Что читаем?

Общение на темы, отличные от гепатита.

Модератор: Модераторы

Правила форума
В разделе "Поговорим" запрещены обсуждения тем, ущемляющих интересы кого-либо из форумчан, оскорбляющие достоинство участников форума. В первую очередь, это касается острых тем по вопросам политики и религии, по национальным вопросам, и т.п.
Администрация форума оставляет за собой право удаления подобных тем, либо перенесения их в закрытые разделы. Кроме того, данный раздел более жестко модерируется на предмет соблюдения Правил форума, в которые внесены существенные дополнения и уточнения, в соответствии с новыми Законами РФ.
Давайте взаимно уважать друг друга, тем более, что среди нас достаточно много людей с ослабленным здоровьем.
Доступ в закрытый раздел ГепКурилка предоставляется, как правило, тем, кто уже давно присутствует на форуме и не отличается склонностью попадать в бан за нарушения правил форума. Желающим получить доступ к этому разделу необходимо обратиться к администрации форума.
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2785722Сообщение Lagunkel

apple2022 писал(а): 04 дек 2022, 02:38нормальное чтиво?
лёгкое, незамысловатое, смешное :D

ПРОСТО ТАК

Женщина смыла в унитаз крышку от банки, случайно. Крышка застряла в трубе и наступил ад. Иногда крышка поворачивалась вдоль, а иногда поперёк. Нечистоты то уносились с водоворотом, то изрыгались обратно. Приходил сантехник, крышка при нём открывалась. И женщина выглядела ужасной дурой.

У сантехника чёрная душа. Он может наорать на котика, выжать из пенсионерки рубль и наступить сапогом в ванную, куда хозяйка садится белой попой. Невероятно наглеют люди, лишь овладев заклятием прочистки унитаза.

Кроме чёрной души, у сантехников извращённый мозг. Вопреки всему, о чём в пьесе «Петя и волк» предупреждает нас композитор Прокофьев, сантехник Нитунахин приходил девять раз подряд. Он упрямо верил в честных женщин. Потом встал на колени, оторвал унитаз от трубы, достал и продал хозяйке её же крышку, насильно, за десять евро.

Раненная прямо в душу хозяйка унитаза позвонила куда надо и пожаловалась на сапоги, жадность и хамство Нитунахина.

— Пусть ему будет стыдно! — крикнула она в конце своего выступления. И бросила трубку.

Но у сантехников чёрная душа, им не бывает стыдно. Даже когда мой хомяк съел в ванной занавеску и прохожим открылись все мои трещинки, я продолжал мыться, поворотясь к окну бог знает чем. Хоть мог бы убежать и воспользоваться тазиком.

.............................................................................
начало и продолжение здесь:
https://knijky.ru/books/zhiraf
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2786850Сообщение Lagunkel

ГАДКАЯ ШТУКА - ВРЕМЯ

Как же иногда хочется надеть лосины, или даже нет: юбку-резинку. Чёрную. И капроновые телесные колготки: на них ещё внизу зацепка, и стрелка поползла, поэтому ты её лаком для ногтей замазала. Почти и не видно.

Ещё голубыми тенями глаза накрасить, и тушью Ленинградской в три слоя. И помада. Обязательно розовая, перламутровая. Кофту модную, «летучая мышь», с люрексом. Туфли на шпильке и мамин плащ с разрезом, очень модный. Чёлку начесать и залить лаком Прелесть, чтоб как бетонная стояла. Подушиться духами Злато Скифов, или поддидюрить мамины Клима. В ларьке у метро купить поштучно две сигареты More, ментоловые, ясен пень. Долго советоваться с подружкой: где будем курить? В кустах за Иркиным домом, или в чужом подъезде, где тебя никто не знает? Выбираете в итоге подъезд: там иногда в чужом дворе и познакомиться с симпатичными мальчишками можно. Иначе для чего все наряды и духи-то?

А когда начнёт темнеть — надо опять идти к метро. Там ларёк с кассетами, и музыка клёвая играет: Эйс оф Бэйс, песня «О, мочевоз», и ещё E-Type — это такой красивый кудрявый мужик с красивой бабой. Потусить там полчасика, и бегом домой: дома нужно быть ровно в девять, иначе скандал на всю Ивановскую: папа будет выговаривать маме: Ты вообще видишь, на кого она похожа?! Потом не ной и не жалуйся! Сама ей всё разрешаешь!

А мама будет тебя защищать: Не лезь! Она девушка! У неё переходный возраст! Я сама разберусь! — и потащит тебя за руку в комнату, где будет шипеть: Я тебе разрешила только тушью чуть-чуть, а ты разукрасилась как не знаю кто! Ещё раз в таком виде отцу на глаза попадёшься — дома будешь сидеть неделю! Так, ты что, моими духами душилась? Кто тебе разрешил в мой шкаф лазить, а?

Тебе шестнадцать. Маме с папой по сорок. Старичьё нудное. Вон, Маринку мама даже на дискотеку одну отпускает, до 12 ночи, а тебя в 9 домой загоняют, и попробуй ещё опоздать хоть на минуту! Ну есть же нормальные родители у людей, а у меня уроды какие-то старые! Ложишься спать обиженная, а утром в школу, и там 7 уроков. Последние два — чёртова физ-ра. Скажу физруку что «мне нельзя», все так говорят, прокатывает. проверять же никто не будет.

И когда это вдруг внезапно тебе стало тридцать восемь, а? И лосины вдруг — это теперь стыдно и не по возрасту. И рваные колготки ты уже выбрасываешь, а не замазываешь лаком, и не носишь их под джинсами. И голубыми тенями сейчас только провинциальные кондукторши красятся. И модную песню «О, мочевоз» — теперь можно услышать только на радио Ретро. И куришь ты уже не в кустах, и не в чужом подъезде, а на балконе собственной квартиры. И у тебя двадцатилетний сын. И вчера вы с ним на кухне пиво пили.

Слава тебе, Господи, что не дочь! Хоть не сидеть у двери с секундомером и корвалолом, потому что ты видела как пять минут назад она в Инстаграм фотку повесила: в каком-то клубе, с какими-то непонятными мальчиками в рейтузах на тонких ножках, с хэштегами: отдыхаемхорошо и пока_мама_не_видит. Убила бы её, а потом бы сама умерла. Я такой не была!!! Ты в кого такая ваще уродилась дура??? Ещё раз: слава тебе, Господи, что сына дал.

И стыдно ведь сказать кому, что я скучаю. Я скучаю по маминым пиздюлям. По юбке-резинке. По ларькам с кассетами. И всё сейчас у меня есть, и гулять я могу где угодно, и курить, не прячась, и сигареты покупать не поштучно, а вот в юбке-резинке и в мамином плаще уже никуда не пойти. Вернее, да ради бога, иди. Только над тобой люди ржать будут. А раньше восхищались и знакомились. И мама с папой меня ни за что уже не ругают. Они редко меня видят, поэтому, даже если и хотели бы за что-то поругать — забывают об этом сразу, как я прихожу. И мой папа седой и с палочкой. И мама смешная, потолстевшая, в очках. А 20 лет назад казалось, что они и так уже старики с маразмом…

Гадкая штука — время. Гадкая и стремительная. Пойду, к маме с папой схожу. Они — это единственное, что не вышло из моды, и осталось со мной до сих пор.
Жалко, правда, что они совсем-совсем меня не ругают…


Лидия Раевская
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2787133Сообщение Lagunkel

В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
Производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою — нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства —
основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет — никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь — звезда.

Иосиф Бродский, 24 декабря 1971 г

* * *

На протяженьи многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета.
И целая их череда
Составилась мало-помалу
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.
Я помню их наперечет:
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И солнце греется на льдине.
И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней,
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворешни.
И полусонным стрелкам лень
Bорочаться на циферблате,
И дольше века длится день
И не кончается объятье.

Борис Пастернак


Изображение
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2787148Сообщение Lagunkel

Татьяна Н. Толстая:
...спрашивают про студень, он же холодец. Нашла старый рецепт. Варка студня, как правило, срача не вызывает, так как студень подчиняется не капризной прихоти хозяйки (как оливье), а тяжелым законам, что движут солнце и светила, заведуют земным притяжением и в ответе за желатин.

Студень - это про выделение желатина из костей животного происхождения. Уйдите, веганы, отвернитесь, вегетарианцы. Вам будет тяжело, и я вас понимаю. Специально для вас написала рассказ "Студень", там метафизика и звездный ужас, но это в книжке, а здесь просто про еду.

РЕЦЕПТ СТУДНЯ
На рынке пойти в мясной ряд и попросить бабу отрубить вам говяжьих голеней на студень, килограмма 2,5. Всегда есть на рынке молодая, грубая, красивая баба, за спиной которой висит говяжья туша. И попросить к костям еще и хорошего мяса килограмм. Баба отнесется с пониманием, она же сама умеет варить студень. "На пять литров кастрюля?" - спросит баба. На самом деле вам нужна кастрюля на 10 литров, но мясо займет в ней половину объема, так что на долю бульона останется вот именно что пять литров.

Хорошее мясо вдобавок к костям берите обязательно, даже если баба будет вас уверять, что мяса на кости вам хватит с лихвой. Не хватит. Можете попросить "орешек", это хорошая часть. Можете выбрать из того, что видите на прилавке.

Дома положите все мясо с костями в кастрюлю, поставьте на огонь и дайте вскипеть. Когда начнет бурлить, вылейте всю воду в раковину, мясо промойте под струей теплой воды, либо прополощите в другой кастрюле, а вашу десятилитровую кастрюлю вымойте. Она будет грязной от вышедшего из мяса белка и вообще грязи. После чего сложите мясо в чистую кастрюлю, залейте ХОРОШЕЙ баночной водой и осторожно доведите до кипения (не давая забурлить). И варите на медленном огне, чтобы только слегка дрожала вода, или чуть-чуть шевелилась с одного края, и так 4 часа минимум. Некоторые варят шесть часов, но если мясо хорошее, не старое, то четырех достаточно. Время от времени подливайте крутой кипяток, так как вода выкипает.

За час до окончания варки надо положить в бульон пару луковиц, штуки четыре морковки, соли как следует (чуть солонее, чем вы хотите), черного перцу горошком, всякой травы (петрушки вдоволь, укропные ноги), можно корень петрушки (его хорошо нарезать пластинами вдоль и чуть обжарить на сливочном масле), кусок корня сельдерея, а за минут 20 до конца варки нужно положить лаврового листа по вкусу. Если на вкус будет душистый, крепкий бульон, то это и будет ваш студень. Если вы не дали воде бурно кипеть, то он должен быть прозрачным и золотистым.

Для придания еще большей золотистости кладите луковицу с шелухой (разрежьте пополам и промойте, под шелухой бывает земля). Для придания еще большей душистости закладывайте овощи (морковку, зелень, лук) дважды. Одна порция - за два часа до окончания варки, поварили до готовности, выловили. Морковка пригодится в салат. Потом заложили следующую порцию овощей. Да хоть три раза, зачем прерывать полет мечты.

Когда мясо станет совсем мягким, через четыре часа, либо выключайте бульон, либо выловите хорошее мясо и оставьте кости вариться дальше. При помешивании бульона будет впечатление, что он стал очень жирным, но это вышел желатин. Остудите кастрюлю и начинайте разбирать кости, процеживать бульон (не вылейте его сдуру в раковину). Все мясо мелко порезать ножом поперек волокон (не надо мясорубки, слишком мелко будет). Выход мяса - примерно на два среднего размера контейнера для хранения продуктов в холодильнике, прямоугольных таких. Разложив мясо, надо залить его процеженным через обычное сито бульоном, я при этом кладу в бульон продавленный чеснок из расчета один зубчик на суповую тарелку, и когда бульон залит, надо разболтать мясо, чтобы волокна разлепились и хорошо распределились.

На этом бульоне практически не будет жира. Те, кто боится даже вида жира, делают так. Чистую марлечку кладут на поверхность студня, когда он будет застывать, так, чтобы марлечка пришлась чуть ниже уровня жидкости. Когда студень совсем застынет, марлечку поднимают и вынимают, а с ней и жир. Я так не делаю, мне лень стирать эту марлю, и вообще она пахнет медициной. Жир я тоже не люблю, но я его снимаю - если он вообще есть - лопаткой с застывшего студня и выбрасываю.

Дальше - хрен со сметаной или без, горчица... эх! что говорить!

А свинины не надо совсем, ну ее.


Изображение
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2787402Сообщение Lagunkel

С утра в дверь настойчиво постучали.

— Да кого там несет! – возмутился Степан и открыл дверь.

— Доброе утро. Колидубов Степан Николаевич? – вежливо поздоровался человек в форме. – Вам повестка. Примите, пожалуйста.

— Какая нахер повестка?! – возмутился Степан, но ручку принял и расписался в ведомости. – Мне шестьдесят уже. Это какая-то ошибка. У меня и здоровье уже не то для армии.

— Кто сказал — армия? Что вы скандалите на пустом месте? Вы бы почитали, за что расписываетесь. Это на казнь. – со вздохом пояснил человек в форме. – В соответствии с новым указом. Завтра в десять часов будьте, пожалуйста, на эшафоте. Хотел бы вас сразу предупредить, что наказание за неявку было ужесточено. Штраф теперь будет составлять две тысячи условных единиц, а не сотня, как было раньше.

— Какая казнь? – не понял Степан. – За что?

— Через повешение. За шею. – спокойно ответил посыльный. – При себе иметь веревку, мыло. Форма одежды – свободная. Рекомендуем какую-то враждебную символику.

— Да где я вам возьму враждебную?

— Ну, в случае, если у вас нет одежды с враждебной символикой, государство предоставит вам такую одежду. Не стоит волноваться по этому поводу.

— Одежда, значит, с вражеской символикой у них есть, а веревок нет? – язвительно спросил Степан.

— Вы не клевещите, гражданин. – строго одернул посыльный. – Веревок у нас на всех хватит. Просто у нас грубая такая. Колется. Дискомфорт от нее. Поэтому и рекомендуем приносить свою. О вас же и заботимся, а благодарности никакой. Стыдно, гражданин.

— Простите. – пролепетал Степан. – Просто, как-то это все неожиданно. Они же говорили, что не будет публичных казней.

— Я понимаю. – кивнул посыльный. – Но что поделаешь. Время сейчас такое сложное. Ситуация быстро меняется. Я бы и сам не поверил еще год назад. Ну, я пойду. До свида… Ой, простите. Прощайте, Степан Николаевич. Спасибо вам за то, что не остаетесь в стороне от вашего гражданского долга.

— Прощайте. – попрощался Степан, закрыл дверь и уставился на повестку.

Все было как положено – печать управы, подпись префекта, «В соответствии с законом номер, статья, вы обязаны явиться на публичную казнь в качестве виновного. При себе иметь…».

— Что это, Степа? – спросила жена. – Кто там был?

— Повестка мне. На казнь. – ответил Степан.

— Как повестка? Как на казнь?! Они же обещали, что на казнь будут только старше шестидесяти пяти брать. Зачем ты взял повестку?

— Да, как-то машинально. – пожал плечами Степан. – Принесли, расписался.

— Дурак! – закричала жена. – Всю жизнь дурак. Еще и расписался. Теперь, если не придешь, судить будут. В тюрьму загремишь!

— Да не. Там штраф. Две тысячи условных.

— Сколько?! Да откуда такие деньги! Придется идти теперь. Расписался же, дурак. Дурак как есть.

— Так, может машину продам, в крайнем случае. – неуверенно сказал Степан.

— И куда мы потом без машины? В своем уме? Ты это… Лучше сходи. Сходи и скажи – это какая-то ошибка. Они там должны разобраться же.

— А вдруг никто со мной говорить не будет? Сразу петлю на шею и готов. – засомневался Степан.

— Да что ты клевещешь! – возмутилась жена. – Не среди людоедов каких живем. Есть какая-то законность. Должны предьявить и обосновать. Ты же гражданин, а не залетный какой. У тебя все права есть.

— Ну, это да. – согласился Степан. – Права есть… Ты не видела где мои права, кстати?

— Ты давай не дури! – зашептала жена. – Куда ты поедешь сейчас? Ты же уже во всех списках. Тебя уже везде остановят и заберут. Еще машину конфискуют. И штраф. Ненене, не глупи, Степушка. Тут по закону надо. По закону. Иди и пусть предъявят тебе основания. А бегать – только себе хуже. Не дури. Потом расхлебывать всю жизнь.

— Да, прости. – кивнул Степан. – Запаниковал на секунду. Не-не. Надо по закону. Нет такого закона, чтобы казнить тех, кто моложе шестидесяти пяти.

— Я же и говорю. Нет такого закона. – поддержала жена. – Разберутся там. Все хорошо будет.

— Да. Все в порядке будет. Ты права. – сказал Степан и пошел на балкон.

— Ты куда? – моментально запаниковала жена. – Смотри там не прыгни. За самоубийство, поди, тоже есть наказания. Не дураки же там сидят..Ну, эти, которые законы пишут. Смотри мне! Не смей!

— Да за веревкой я! – отмахнулся Степан. – Что ты глупости молотишь. За веревкой. В повестке написано – надо при себе веревку иметь. Не с пустыми руками же идти.

— Это да. – согласилась жена. – Скажут – нищеброды. Веревку пожалели. Там на третьей полке посмотри. И искупайся сегодня. Чтобы на человека был похож.


Фрумыч Фрум
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2787475Сообщение Lagunkel

НАЛОГ НА КОТА

Александр Иванович перешагнул порог квартиры, повесил на вешалку плащ и только тогда снял с переносицы датчик, показывающий, какой объем воздуха он потребил за время передвижения по Москве. Налог на воздух в России стали взимать уже давно, пять лет назад. Мотивировали тем, что на эти средства установят очистные сооружения.

Александр Иванович снял шагомер - небольшие ножные кандалы, соединённые тонкой цепочкой, тоже снабжённой датчиком – за передвижение по улицам также брали налог, который, по уверениям чиновников, тратился на ремонт тротуаров.

Прошёл в комнату. Тёща, как обычно в это время, смотрела передачу «Новости Мавзолея», которые давали населению ощущение вечного покоя. На экране вокруг ленинского гроба расхаживал комментатор и вещал про стабильность во всех сферах. Жена варила макароны. Сын играл с рыжим котом, который ловил бумажный бантик.

- Саша, ты заплатил налог на кота? – Строго поинтересовалась тёща.

- Забыл.

- Опять! Как же так?

- Мама, Вы бы болтали поменьше, - зло заметил Александр Иванович. – Из-за Вас налог за разговор растёт. То ли дело папа.

Тесть кивнул и прожестикулировал что-то, пользуясь азбукой глухонемых. А потом отстучал тростью фразу азбукой Морзе.

- Старый матерщинник, - подумал Александр Иванович.

Налог на разговоры ввели, чтобы граждане не тратили время на обсуждение реформ, тогда как нам нужно догнать и перегнать Украину.

Вся квартира среднестатистического россиянина теперь мигала огоньками датчиков, фиксирующих речь, движения, траты услуг ЖКХ. Их поставляла государству семья олигархов Вротимгерб - друзья Того, Кого Нельзя Называть.

Александр Иванович зашёл в ванную. С отвращением бросил взгляд на мыльную воду в ванне, где уже помылась вся семья – налог на воду был слишком высок.
На унитазе тикал датчик налога на естественные отправления.

После макарон с кислым кетчупом «Седьмое ноября» Александр Иванович с женой отправились в спальню. На кровати мигал датчик, который подсчитывал время, потраченное на сон и соитие. Полноценный секс стоил дороже, поэтому многие граждане перешли на самоудовлетворение, которое датчик пока определять не мог. Сексом в других комнатах заниматься было нельзя – повсюду стояли ещё и видеокамеры.

Александр Иванович то и дело косился на датчик, потом нервно сказал:

– Я не могу в такой обстановке! Уж лучше, как в прошлый раз, на свалке. Там не следят.

– Летом мы бы могли поехать за город, - вздохнула жена. - Я же говорю: лучше купить дом в деревне! Вырыть колодец, топить печь дровами. Насколько дешевле! И шагомерами там не пользуются, потому что тротуаров нет.

– А где работать? - Александр Иванович откинулся на подушку и закрыл глаза. – Там почти все деньги уходят на налог за жильё. Люди хлеб с лебедой пекут.

– В наши магазины стали завозить ржаной с ягелем - «Магаданский» называется. И с еловой хвоей – «Соловецкий». Пишут, в нём витаминов много. Горький… - Жена обняла мужа. – Саша, может быть, нам на акцию пойти, оппозиционную? «Час без кандалов».

– Чтобы сняли с работы? – Буркнул муж. – Либералам-то Госдеп платит…

– Устройся в Госдеп, - оживилась жена. – Теперь разрешают официально оппозицией работать, чтобы другие страны видели – у нас демократия.

– А ты знаешь, какой договор с ними заключают? «Согласен подвергнуться дисциплинарному наказанию в любое время в любом месте от любого патриота России».

В дверь позвонили. Александр Иванович и его жена вскочили и стали поспешно одеваться. Оба побледнели, у жены тряслись руки, у мужа дёргалось веко.

Россияне жили в постоянном страхе, поскольку все писали друг на друга доносы. В своём гражданском рвении они даже утомили спецслужбы, которые ввели норму: не более одного доноса в месяц с человека.

- Саша, давай не будем открывать, - умоляюще прошептала жена.

Но тёща, исполнительная женщина советской закалки, уже распахнула дверь. На пороге стояли двое полицейских и хмурая дама из налоговой службы.

- Здравствуйте, у вас проживает кот Рыжик? – Произнесла она, сверившись с каким-то документом. – За него неуплата налога – десять тысяч. Мы обязаны изъять кота.

Она подошла к Рыжику, схватила его и отработанным движением сунула в переноску. Кот жалобно замяукал.

- Это ты виноват! – Тёща яростно обернулась к Александру Ивановичу. – Я же просила!

- Мама, у меня есть более важные дела, чем какой-то кот!

- Вы только послушайте его! – Тёща всплеснула руками. – Слушать радио «Свобода» в подвале! Вот твои дела! Стихи Быкова читать под одеялом! На это у него время есть! Ругает наших благодетелей Вротимгербов! И главное - не верит, что президент бессмертен!

Александр Иванович выудил из кармана плаща, висящего на вешалке, кошелёк, стал отсчитывать деньги, бормоча:

- Не слушайте её, ради Бога. Совсем ополоумела старуха… Вот десять тысяч. Верните котика!

Дама открыла клетку, испуганный Рыжик выскочил оттуда и нырнул под стол.

Когда Александра Ивановича уводили полицейские, он обернулся и с горечью сказал:

- Хорошо устроились, мама. И кот дома, и зять на нарах.
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2787733Сообщение Lagunkel

Изображение

Татьяна Н. Толстая
ПУСТОЙ ДЕНЬ

Это утро не похоже ни на что, оно и не утро вовсе, а короткий обрывок первого дня: проба, бесплатный образец, авантитул. Нечего делать. Некуда идти. Бессмысленно начинать что-то новое, ведь еще не убрано старое: посуда, скатерти, обертки от подарков, хвоя, осыпавшаяся на паркет.

Ложишься на рассвете, встаешь на закате, попусту болтаешься по дому, смотришь в окно. Солнце первого января что в Москве, что в Питере садится в четыре часа дня, так что достается на нашу долю разве что клочок серого света, иссеченный мелкими, незрелыми снежинками, или красная, болезненная заря, ничего не предвещающая, кроме быстро наваливающейся тьмы.

Странные чувства. Вот только что мы суетились, торопливо разливали шампанское, усердно старались успеть чокнуться, пока длится имперский, медленный бой курантов, пытались уловить и осознать момент таинственного перехода, когда старое время словно бы рассыпается в прах, а нового времени еще нет.

Радовались, как и все всегда радуются в эту минуту, волновались, как будто боялись не справиться, не суметь проскочить в невидимые двери. Но, как и всегда, справились, проскочили. И вот теперь, открыв сонные глаза на вечерней заре, мы входим в это странное состояние – ни восторга, ни огорчения, ни спешки, ни сожаления, ни бодрости, ни усталости, ни похмелья.

Этот день – лишний, как бывает лишним подарок: получить его приятно, а что с ним делать – неизвестно. Этот день – короткий, короче всех остальных в году. В этот день не готовят - всего полно, да и едят только один раз, и то все вчерашнее и без разбору: ассорти салатов, изменивших вкус, подсохшие пироги, которые позабыли накрыть салфеткой, фаршированные яйца, если остались. То ли это завтрак – но с водкой и селедкой; то ли обед, но без супа. Этот день тихий: отсмеялись вчера, отвеселились, обессилели.

Хорошо в этот день быть за городом, на даче, в деревне. Хорошо надеть старую одежду с рваными рукавами, лысую шубу, которую стыдно людям показать, валенки. Хорошо выйти и тупо постоять, бессмысленно глядя на небо, а если повезет – на звезды. Хорошо чувствовать себя – собой: ничьим, непонятным самому себе, уютным и домашним, шестилетним, вечным. Хорошо любить и не ждать подвоха. Хорошо прислониться: к столбу крыльца или к человеку.

Этот день не запомнится, настолько он пуст. Что делали? – ничего. Куда ходили? – никуда. О чем говорили? Да вроде бы ни о чем. Запомнится только пустота и краткость, и приглушенный свет, и драгоценное безделье, и милая вялость, и сладкая зевота, и спутанные мысли, и глубокий ранний сон.

Как бы мы жили, если бы этого дня не было! Как справились бы с жизнью, с ее оглушительным и жестоким ревом, с этим валом смысла, понять который мы все равно не успеваем, с валом дней, наматывающим и наматывающим июли, и сентябри, и ноябри!

Лишний, пустой, чудный день, короткая палочка среди трех с половиной сотен длинных, незаметно подсунутый нам, расчетливым, нам, ищущим смысла, объяснений, оправданий. День без числа, вне людского счета, день просто так, - Благодать.
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2788205Сообщение Lagunkel

АПТЕКА ЗА УГЛОМ

Денис Драгунский
January 08, 2023


Они только вчера познакомились, а сегодня он первый раз пришел к ней домой. Выпили вина, закусили конфетами. Разговаривали про умное – про книги и фильмы. Потом он сел на диван рядом с ней, положил ей руку на плечо, а она отодвинулась и спокойно спросила:

- Я тебе нравлюсь?

Он кивнул.

- Ты меня хочешь? – спросила еще спокойнее.

Он кивнул еще раз, потянулся к ней.

Она слегка шлепнула его по руке и сказала:

- Раз так, тогда скажи вот это самое, но красивыми словами. Объяснись в любви. А то ничего не будет!

- Хорошо, – сказал он. – Дай сосредоточиться.

Сосредоточился и объяснился в любви. Красивыми словами.

- Хорошо, – сказала она. – Даже очень. Давай попробуем.

Встала с дивана, взяла его за руки. Они обнялись, стоя посреди комнаты, под люстрой. Начали целоваться. Она потрясающе целовалась. Он стал под свитером расстегивать ей лифчик.

- Подожди, подожди, – вдруг сказала она. – Подожди.

- Что такое? – он заглянул ей в глаза.

- Ничего, ничего, – она часто дышала и даже вздрагивала, прижавшись к нему вся, от груди до колен. – У тебя презерватив есть?

- Нет, – он разжал объятия. – А ты что, мне не доверяешь?

Он почти обиделся. Презерватив ей нужен! Раньше надо было говорить! Но тут же остановил сам себя. Нельзя же всё начинать со скандала. Поцеловал ее в щеку.

Она улыбнулась:

- Тут внизу аптека. Прямо в доме. Выйдешь из подъезда и налево. Сразу за углом. А я пока в душ пойду. Дверь не буду запирать, просто ручку нажмешь и войдешь. На подъезде код 16-18-48, легко запомнить.

- Почему легко?

- Тридцатилетняя война, – засмеялась она. – Ты же сказал, что любишь книжки про историю. Тысяча шестьсот восемнадцать тире сорок восемь. Давай. Я жду!

Она сняла свитер, повернулась и пошла в ванную, на ходу снимая лифчик.

*
Он пешком сбежал с шестого этажа.

Аптека и вправду была прямо за углом. На двери висела надпись: «технический перерыв 30 мин». Он огляделся. О! Буквально в ста метрах, через дорогу, по диагонали, еще одна. Добежал. Закрыто. Мимо шла пожилая тетя. «Простите, – он запыхался. – Где тут аптека?» «Вам плохо? – остановилась она, раскрыла сумочку. – Сердце? Вот у меня валидол, азотистый спрей. Давление? Капотен. Живот? Ношпа». «Нет, спасибо… Я здоров!» «Папе-маме плохо? Пойдемте. Я медсестра со скорой». «Да нет, спасибо». Кажется, она что-то поняла. Усмехнулась. «Вон там еще аптека» – и показала на ту, где он только что был. «Там закрыто!» – сказал он, но тетя уже ушла.

Проклятие. Он вернулся к аптеке за углом. Перерыв еще не кончился, но у дверей уже стояли две парочки. Неужели тоже за презервативами?

Остановилось такси, вылез какой-то дядя, стал смотреть на небо и ладонью водить в воздухе, пробовать, идет ли дождь.

Он бросился к такси:

- Есть тут ресторан? Чтоб совсем рядом? Быстро, взад-назад!

Потому что в ресторанах в туалетах стоят автоматы по продаже гондонов.

*
Ресторан был шикарный. Пускать не хотели. Все объяснил швейцару и дал ему пятисотку. Автомат в сортире был. Нужные купюры были. Щелк! – и ему в ладонь упала желто-красная упаковка. Он положил ее в бумажник.

Вдруг сзади услышал возню и жалобные стоны. Обернулся. В углу, спиной к нему, два парня хватали за руки какого-то пожилого худенького интеллигента. Тот чуть не плакал и все пытался нажать кнопку на своем мобильнике.

Ему кровь бросилась в голову. Он ненавидел, когда обижают слабых. Особенно детей и стариков. Схватил табурет – тяжелый, литой-витой-чугунный, подшагнул сзади и резко вырубил обоих. Пожилой подмигнул и исчез.

Он быстро вышел на улицу. Там стоял здоровенный джип. Дверца открылась.

- А ну сюда! – сказал тихий тяжелый голос. Сзади подтолкнули.

Внутри сидел этот пожилой интеллигент. Дверца захлопнулась. Джип тронулся.

- Куда вы меня везете? – вскрикнул он.

- Я Доня Хабаровский, – интеллигент протянул сухонькую ладонь. – Слыхал? Нет? Ну, тебе повезло. Но не в том дело. Я тебе должен. Кого ты примочил – то ли менты, то ли следком, то ли гэбуха, я пока не разобрался. Но в любом разе тебе всё. Они будут думать, что ты мой. И ведь не докажешь, а? – он захихикал. – Но я тебе должен. Я тебя вывезу. Но чтобы тихо. Отдай мобилу.

Он отдал.

Улетали на бизнес-джете, без погранцов и досмотра. Он читал про такое, но думал, что это врут. Однако правда.

Прилетели не пойми куда. Что-то скандинавское, по погоде и пейзажу. Оттуда в Америку. Доня выдал ему шестьдесят штук баксов и документы на имя Энрике Курцхаймера, гражданина Аргентины.

- В расчете? – спросил Доня.

- Спасибо, – сказал он.

- В случае чего меня не ищи, – сказал Доня. – Могут зачалить. Пока.

*
Он и не искал. Он нашел работу. Слава богу, хоть увлекался книжками по истории, но окончил МГСУ, бывший МИСИ. Водопровод везде водопровод, и канализация тоже. Женился на хорошей американке, настоящей – высокой, золотистой, с большими ногами, синими глазами и силиконовым бюстом. Двоих детей она ему родила, мальчика и девочку. Натурализовался в Америке, стал Генри Курц, для простоты и краткости. Дети совсем выросли. У старшей девочки свой родился. Шесть лет парню. Умница. Играет в игры, особенно по истории. Вопросы задает.

- Grandpa, – спросил внук однажды. – And when was the Thirty-Year War, hey? And don’t look into the gadget!

Он вдруг резко вспомнил и сказал:

- Sixteen eighteen – sixteen forty eight.

- Cool! Champion! So smart you are, Granddy!

«А сейчас, выходит, юбилей типа? – подумал он. – Четыреста лет?»

Пошел в свою комнату, достал из ящика старый бумажник. Там в секретном кармашке лежал гондон.

Значит, пора. Тридцатилетняя война окончена.

*
Аэропорт, граница, такси. Вечер.

Вот и подъезд.

Он набрал 16-18-48. Дверь запищала и поддалась. Лифт, шестой этаж. Номер квартиры он не помнил. Так, зрительно.

Нажал на ручку и вошел.

Она стояла посреди комнаты, совсем голая – только что из душа. Капли воды стекали по ее морщинистой шее на плоскую вялую грудь. Седые волосы были закручены в пучок на голове. Они обнялись и поцеловались, ее мокрое тело впечаталось в его пиджак. Она потрясающе целовалась. Он почувствовал, что уже готов. Стал расстегивать рубашку.

- Подожди, подожди, – вдруг сказала она. – Презерватив принес?

- Да! – закричал он, вытащив из бумажника тот самый желто-красный пакетик. – Вот!

Она разорвала упаковку.

- Он совсем старый, он сыплется в руках, – засмеялась она. – Тут внизу аптека. Прямо в доме. Выйдешь, из подъезда, и налево, за углом.
Оценил 1 человекОни только вчера познакомились, а сегодня он первый раз пришел к ней домой. Выпили вина, закусили конфетами. Разговаривали про умное – про книги и фильмы. Потом он сел на диван рядом с ней, положил ей руку на плечо, а она отодвинулась и спокойно спросила:

- Я тебе нравлюсь?

Он кивнул.

- Ты меня хочешь? – спросила еще спокойнее.

Он кивнул еще раз, потянулся к ней.

Она слегка шлепнула его по руке и сказала:

- Раз так, тогда скажи вот это самое, но красивыми словами. Объяснись в любви. А то ничего не будет!

- Хорошо, – сказал он. – Дай сосредоточиться.

Сосредоточился и объяснился в любви. Красивыми словами.

- Хорошо, – сказала она. – Даже очень. Давай попробуем.

Встала с дивана, взяла его за руки. Они обнялись, стоя посреди комнаты, под люстрой. Начали целоваться. Она потрясающе целовалась. Он стал под свитером расстегивать ей лифчик.

- Подожди, подожди, – вдруг сказала она. – Подожди.

- Что такое? – он заглянул ей в глаза.

- Ничего, ничего, – она часто дышала и даже вздрагивала, прижавшись к нему вся, от груди до колен. – У тебя презерватив есть?

- Нет, – он разжал объятия. – А ты что, мне не доверяешь?

Он почти обиделся. Презерватив ей нужен! Раньше надо было говорить! Но тут же остановил сам себя. Нельзя же всё начинать со скандала. Поцеловал ее в щеку.

Она улыбнулась:

- Тут внизу аптека. Прямо в доме. Выйдешь из подъезда и налево. Сразу за углом. А я пока в душ пойду. Дверь не буду запирать, просто ручку нажмешь и войдешь. На подъезде код 16-18-48, легко запомнить.

- Почему легко?

- Тридцатилетняя война, – засмеялась она. – Ты же сказал, что любишь книжки про историю. Тысяча шестьсот восемнадцать тире сорок восемь. Давай. Я жду!

Она сняла свитер, повернулась и пошла в ванную, на ходу снимая лифчик.

*
Он пешком сбежал с шестого этажа.

Аптека и вправду была прямо за углом. На двери висела надпись: «технический перерыв 30 мин». Он огляделся. О! Буквально в ста метрах, через дорогу, по диагонали, еще одна. Добежал. Закрыто. Мимо шла пожилая тетя. «Простите, – он запыхался. – Где тут аптека?» «Вам плохо? – остановилась она, раскрыла сумочку. – Сердце? Вот у меня валидол, азотистый спрей. Давление? Капотен. Живот? Ношпа». «Нет, спасибо… Я здоров!» «Папе-маме плохо? Пойдемте. Я медсестра со скорой». «Да нет, спасибо». Кажется, она что-то поняла. Усмехнулась. «Вон там еще аптека» – и показала на ту, где он только что был. «Там закрыто!» – сказал он, но тетя уже ушла.

Проклятие. Он вернулся к аптеке за углом. Перерыв еще не кончился, но у дверей уже стояли две парочки. Неужели тоже за презервативами?

Остановилось такси, вылез какой-то дядя, стал смотреть на небо и ладонью водить в воздухе, пробовать, идет ли дождь.

Он бросился к такси:

- Есть тут ресторан? Чтоб совсем рядом? Быстро, взад-назад!

Потому что в ресторанах в туалетах стоят автоматы по продаже гондонов.

*
Ресторан был шикарный. Пускать не хотели. Все объяснил швейцару и дал ему пятисотку. Автомат в сортире был. Нужные купюры были. Щелк! – и ему в ладонь упала желто-красная упаковка. Он положил ее в бумажник.

Вдруг сзади услышал возню и жалобные стоны. Обернулся. В углу, спиной к нему, два парня хватали за руки какого-то пожилого худенького интеллигента. Тот чуть не плакал и все пытался нажать кнопку на своем мобильнике.

Ему кровь бросилась в голову. Он ненавидел, когда обижают слабых. Особенно детей и стариков. Схватил табурет – тяжелый, литой-витой-чугунный, подшагнул сзади и резко вырубил обоих. Пожилой подмигнул и исчез.

Он быстро вышел на улицу. Там стоял здоровенный джип. Дверца открылась.

- А ну сюда! – сказал тихий тяжелый голос. Сзади подтолкнули.

Внутри сидел этот пожилой интеллигент. Дверца захлопнулась. Джип тронулся.

- Куда вы меня везете? – вскрикнул он.

- Я Доня Хабаровский, – интеллигент протянул сухонькую ладонь. – Слыхал? Нет? Ну, тебе повезло. Но не в том дело. Я тебе должен. Кого ты примочил – то ли менты, то ли следком, то ли гэбуха, я пока не разобрался. Но в любом разе тебе всё. Они будут думать, что ты мой. И ведь не докажешь, а? – он захихикал. – Но я тебе должен. Я тебя вывезу. Но чтобы тихо. Отдай мобилу.

Он отдал.

Улетали на бизнес-джете, без погранцов и досмотра. Он читал про такое, но думал, что это врут. Однако правда.

Прилетели не пойми куда. Что-то скандинавское, по погоде и пейзажу. Оттуда в Америку. Доня выдал ему шестьдесят штук баксов и документы на имя Энрике Курцхаймера, гражданина Аргентины.

- В расчете? – спросил Доня.

- Спасибо, – сказал он.

- В случае чего меня не ищи, – сказал Доня. – Могут зачалить. Пока.

*
Он и не искал. Он нашел работу. Слава богу, хоть увлекался книжками по истории, но окончил МГСУ, бывший МИСИ. Водопровод везде водопровод, и канализация тоже. Женился на хорошей американке, настоящей – высокой, золотистой, с большими ногами, синими глазами и силиконовым бюстом. Двоих детей она ему родила, мальчика и девочку. Натурализовался в Америке, стал Генри Курц, для простоты и краткости. Дети совсем выросли. У старшей девочки свой родился. Шесть лет парню. Умница. Играет в игры, особенно по истории. Вопросы задает.

- Grandpa, – спросил внук однажды. – And when was the Thirty-Year War, hey? And don’t look into the gadget!

Он вдруг резко вспомнил и сказал:

- Sixteen eighteen – sixteen forty eight.

- Cool! Champion! So smart you are, Granddy!

«А сейчас, выходит, юбилей типа? – подумал он. – Четыреста лет?»

Пошел в свою комнату, достал из ящика старый бумажник. Там в секретном кармашке лежал гондон.

Значит, пора. Тридцатилетняя война окончена.

*
Аэропорт, граница, такси. Вечер.

Вот и подъезд.

Он набрал 16-18-48. Дверь запищала и поддалась. Лифт, шестой этаж. Номер квартиры он не помнил. Так, зрительно.

Нажал на ручку и вошел.

Она стояла посреди комнаты, совсем голая – только что из душа. Капли воды стекали по ее морщинистой шее на плоскую вялую грудь. Седые волосы были закручены в пучок на голове. Они обнялись и поцеловались, ее мокрое тело впечаталось в его пиджак. Она потрясающе целовалась. Он почувствовал, что уже готов. Стал расстегивать рубашку.

- Подожди, подожди, – вдруг сказала она. – Презерватив принес?

- Да! – закричал он, вытащив из бумажника тот самый желто-красный пакетик. – Вот!

Она разорвала упаковку.

- Он совсем старый, он сыплется в руках, – засмеялась она. – Тут внизу аптека. Прямо в доме. Выйдешь, из подъезда, и налево, за углом.
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2788268Сообщение Lagunkel

НОВОГОДНИЕ ВЕЛИКОМУЧЕНИКИ

Антон Чехов

На улицах картина ада в золотой раме. Если бы не праздничное выражение на лицах дворников и городовых, то можно было бы подумать, что к столице подступает неприятель. Взад и вперед, с треском и шумом снуют парадные сани и кареты… На тротуарах, высунув языки и тараща глаза, бегут визитеры… Бегут они с таким азартом, что ухвати жена Пантефрия какого-нибудь бегущего коллежского регистратора за фалду, то у нее в руках осталась бы не одна только фалда, но весь чиновничий бок с печенками и с селезенками…

Вдруг слышится пронзительный полицейский свист. Что случилось? Дворники отрываются от своих позиций и бегут к свистку…

– Разойдитесь! Идите дальше! Нечего вам здесь глядеть! Мертвых людей никогда не видали, что ли? Нарррод…

У одного из подъездов на тротуаре лежит прилично одетый человек в бобровой шубе и новых резиновых калошах… Возле его мертвецки бледного, свежевыбритого лица валяются разбитые очки. Шуба на груди распахнулась, и собравшаяся толпа видит кусочек фрака и Станислава третьей степени. Грудь медленно и тяжело дышит, глаза закрыты…

– Господин! – толкает городовой чиновника. – Господин, не велено тут лежать! Ваше благородие!

Но господин – ни гласа, ни воздыхания… Повозившись с ним минут пять и не приведя его в чувство, блюстители кладут его на извозчика и везут в приемный покой…

– Хорошие штаны! – говорит городовой, помогая фельдшеру раздеть больного. – Должно, рублей шесть стоят. И жилетка ловкая… Ежели по штанам судить, то из благородных…

В приемном покое, полежав часа полтора и выпив целую склянку валерьяны, чиновник приходит в чувство… Узнают, что он титулярный советник Герасим Кузьмич Синклетеев.

— Что у вас болит? — спрашивает его полицейский врач.

— С Новым годом, с новым счастьем… — бормочет он, тупо глядя в потолок и тяжело дыша.

— И вас также… Но… что у вас болит? Отчего вы упали? Припомните-ка! Вы пили что-нибудь?

— Не… нет…

— Но отчего же вам дурно сделалось?

— Ошалел-с… Я… я визиты делал…

— Много, стало быть, визитов сделали?

— Не… нет, не много-с… От обедни пришедши… выпил я чаю и пошел к Николаю Михайлычу… Тут, конечно, расписался… Оттеда пошел на Офицерскую… к Качалкину… Тут тоже расписался… Еще помню, тут в передней меня сквозняком продуло… От Качалкина на Выборгскую сходил, к Ивану Иванычу… Расписался…

— Еще одного чиновника привезли! — докладывает городовой.

— От Ивана Иваныча, — продолжает Синклетеев, — к купцу Хрымову рукой подать… Зашел поздравить… с семейством… Предлагают выпить для праздника… А как не выпить? Обидишь, коли не выпьешь… Ну, выпил рюмки три… колбасой закусил… Оттеда на Петербургскую сторону к Лиходееву… Хороший человек…

— И всё пешком?

— Пешком-с… Расписался у Лиходеева… От него пошел к Пелагее Емельяновне… Тут завтракать посадили и кофеем попотчевали. От кофею распарился, оно, должно быть, в голову и ударило… От Пелагеи Емельяновны пошел к Облеухову… Облеухова Василием звать, именинник… Не съешь именинного пирога — обидишь…

— Отставного военного и двух чиновников привезли! — докладывает городовой…

— Съел кусок пирога, выпил рябиновой и пошел на Садовую к Изюмову… У Изюмова холодного пива выпил… в горло ударило… От Изюмова к Кошкину, потом к Карлу Карлычу… оттеда к дяде Петру Семенычу… Племянница Настя шоколатом попоила… Потом к Ляпкину зашел… Нет, вру, не к Ляпкину, а к Дарье Никодимовне… От нее уж к Ляпкину пошел… Ну-с, и везде хорошо себя чувствовал… Потом у Иванова, Курдюкова и Шиллера был, у полковника Порошкова был, и там себя хорошо чувствовал… У купца Дунькина был… Пристал ко мне, чтоб я коньяк пил и сосиску с капустой ел… Выпил я рюмки три… пару сосисок съел — и тоже ничего… Только уж потом, когда от Рыжова выходил, почувствовал в голове… мерцание… Ослабел… Не знаю, отчего…

— Вы утомились… Отдохните немного, и мы вас домой отправим…

— Нельзя мне домой… — стонет Синклетеев. — Нужно еще к зятю Кузьме Вавилычу сходить… к экзекутору, к Наталье Егоровне… У многих я еще не был…

— И не следует ходить.

— Нельзя… Как можно с Новым годом не поздравить? Нужно-с… Не сходи к Наталье Егоровне, так жить не захочешь… Уж вы меня отпустите, г. доктор, не невольте…

Синклетеев поднимается и тянется к одежде.

— Домой езжайте, если хотите, — говорит доктор, — но о визитах вам думать даже нельзя…

— Ничего-с, бог поможет… — вздыхает Синклетеев. — Я потихонечку пойду…
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2788347Сообщение Lagunkel

Топ-10 самых обидных обзывательств Ивана Бунина

1. Проспись и не дыши на меня своей мессианской самогонкой! (Сергею Есенину)

2. Педераст с полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки (Михаилу Кузмину)

3. Самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства (Владимиру Маяковскому)

4. Морфинист и садистический эротоман (Валерию Брюсову)

5. Буйнейший пьяница, незадолго до смерти впавший в свирепое эротическое помешательство (Константину Бальмонту)

6. Пройдоха и величайший негодяй (Анатолию Мариенгофу)

7. Необыкновенно противная душонка (Зинаиде Гиппиус)

8. Чудовищный графоман (Максиму Горькому)

9. Толстый и кудрявый эстет (Максимилиану Волошину)

10. Мошенник и словоблуд (Владимиру Набокову)


Иван Алексеевич раскидал всех по понятиям

Изображение
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2788777Сообщение Lagunkel

Татьяна Н. Толстая

Когда мы с любимым другом идем в ресторан или кабак, мы долго колеблемся, что бы выбрать, и в конечном счете, проклиная собственную консервативность, берем одно и то же: селедку с картошкой, борщ со сметаной, иногда - оливье (всегда разочаровываясь, но снова и снова... с упорством и тупостью Сизифа), а дальше наши пути расходятся: любимый друг склонен брать люля из индейки, а я ненавижу эту фальшивую, поддельную птицу всей душой, и мне противно даже подумать! даже помыслить, чтобы!.. а любимый друг с тем же отвращением смотрит в мою тарелку, ненавидя мой выбор.

Но, в конце концов, все правильно: он мальчик, я - девочка, и наши пути в этой точке расходятся. Эта дивергенция не ссорит нас, но еще крепче сближает. И мы вечно будем любить друг друга, несмотря на его тягу к этой бледной, тупой, безвкусной, пошлой, подлой гадине. Да.

Но я про селедку. Уж сколько раз мы ни заказывали селедку, - в кабаках, в переулках, в извивах, в электрическом сне наяву, - в ресторанах, претендующих на русскую кухню, на советскую, на общесоюзную, - в азербайджанском кабаке, например, где она была самая русская из русских, прекраснейшая, и только пуговка не наша выдавала принадлежность заведения к кавказскому региону: прямо по селедочке были трогательно, доверчиво рассыпаны зерна граната. Ну как без граната?.
.
Но сегодня, так вышло, в Питере (куда я приехала на празднование Дня Довлатова, праздника, обещающего стать ежегодным и ностальгическим) я заказала селедку в кабаке под названием "Ресторан". И без того не булавочного размера, глаза мои стали "что твои мельничные колеса", как писал Ганс Христиан Андерсен, человек, тоже мне во многом не чуждый.

Тут селедку сервируют так: сильно пересоленную и мелко нарезанную, ее подают под грифом "сельдь слабосоленая" и украшают - на одном конце блюда селедочным хвостом, на другом, противулежащем - селедочной головой. К северу тарелки лежит одна молока и один холмик селедочной икры. К югу - две нежданные кильки.

Видите ли, менее чем в ста метрах от "Ресторана" расположена клиника Отто. Это родильный дом, знаменитое учреждение, многие там родились. Такая физическая близость не может не отбрасывать тени на кулинарию по соседству, поэтому селедочное блюдо читается как-то так: и гермафродитизм (молока + икра), и приемные дети (кильки), и материнское самопожертвование (отчаянные голова и хвост), - все нами приветствуется! все приемлется! Обнимитесь, миллионы!

- Это у вас голова и хвост зачем? - спросили мы официанта, и он честно ответил нам: - Для красоты.

Прекрасный ответ. И я вспомнила, что примерно в 1970 году я слышала про близлежащую клинику Отто, что женщины, лежавшие там на сохранении беременности, от нечего делать воровали там резиновые катетеры и плели из них РЫБОК, и продавали их желающим по три рубля.

И все как-то сошлось, зарифмовалось и закольцевалось, и я была счастлива, потому что юность моя, нелепая, советская, давно убежавшая юность снова вернулась во всем блеске своего необъяснимого идиотизма, а значит, всё хорошо, и мы будем жить вечно, и никогда, никогда не умрем! Никогда!

Изображение
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2788867Сообщение Lagunkel

Иван Сергеевич Шмелев
"ЛЕТО ГОСПОДНЕ" (глава "Крещение")

Впервые везут меня на ердань, смотреть. Потеплело, морозу только пятнадцать градусов. Мы с отцом едем на беговых, наши на выездных санях. С Каменного моста видно на снегу черную толпу, против Тайницкой Башни. Отец спрашивает – хороша ердань наша? Очень хороша. На расчищенном синеватом льду стоит на четырех столбиках, обвитых елкой, серебряная беседка под золотым крестом. Под ней – прорубленная во льду ердань. Отец сводит меня на лед и ставит на ледяную глыбу, чтобы получше видеть. Из-под кремлевской стены, розовато-седой с морозу, несут иконы, кресты, хоругви, и выходят серебрянные священники, много-много. В солнышке все блестит – и ризы, и иконы, и золотые куличики архиереев – митры. Долго выходят из-под Кремля священники, светлой лентой, и голубые певчие. Валит за ними по сугробам великая черная толпа, поют молитвы, гудят из Кремля колокола. Не видно, что у ердани, только доносит пение да выкрик протодиакона. Говорят – “погружают крест!”. Слышу знакомое – “Во Иорда-а-не... крещающуся Тебе, Господи-и...” – и вдруг, грохает из пушки. Отец кричит – “пушки, гляди, палят!” – и указывает на башню. Прыгают из зубцов черные клубы дыма, и из них молнии... и – ба-бах!.. И радостно, и страшно. Крестный ход уходит назад под стены. Стреляют долго.

Отец подводит меня к избушке, из которой идет дымок: это теплушка наша, совсем около ердани. И я вижу такое странное... бегут голые по соломке! Узнаю Горкина, с простынькой, Федю-бараночника, потом Павел Ермолаич, огородник, хромой старичок какой-то, и еще незнакомые... Отец тащит меня к ердани. Горкин, худой и желтый, как мученик, ребрышки все видать, прыгает со ступеньки в прорубь, выскакивает и окунается, и опять... а за ним еще, с уханьем. Антон Кудрявый подбегает с лоскутным одеялом, другие плотники тащат Горкина из воды, Антон накрывает одеялом и рысью несет в теплушку, как куколку. “Окрестился, – весело говорит отец. – Трите его суконкой, да покрепче! – кричит он в окошечко теплушки. – Идем на портомойню скорей, Косой там наш дурака валяет”.

Портомойня недалеко. Это плоты во льду, лед между ними вырублен, и стоит на плотах теплушка. Говорят – Ледовик приехал, разоблачается. Мы входим в дверку. Дымит печурка. Отец здоровается с толстым человеком, у которого во рту сигара. За рогожкой раздевается Василь-Василич. Толстый и есть самый Ледовик Карлыч, немец. Лицо у него нестрашное, борода рыжая, как и у нашего Косого. Пашка несет столик со счетами на плоты. Косой кряхтит что-то за рогожкой, – может быть, исхитряется? Ледовик спрашивает – “котофф?” Косой, говорит – “готов-с”, вылезает из-под рогожи и прикрывается. И он толстый, как Ледовик, только живот потоньше, и тоже, как Ледовик, блестит. Ледовик тычет его в живот и говорит удивленно-строго: “а-а... ти та-кой?!” А Василь-Василич ему смеется: “такой же, Ледовик Карлыч, как и вы-с!” И Ледовик смеется и говорит: “лядно, карашо”. Тут подходит к отцу высокий, худой мужик в рваном полушубке и говорит: “дозвольте потягаться, как я солдат... на Балканах вымерз, это мне за привычку... без места хожу, может, чего добуду?” Отец говорит – валяй. Солдат вмиг раздевается, и все трое выходят на плоты. Пашка сидит за столиком, один палец вылез из варежки, лежит на счетах. Конторщик немца стоит с часами. Отец кричит – “раз, два, три... вали!” Прыгают трое враз.

Я слышу, как Василь-Василич перекрестился – крикнул – “Господи, благослови!”. Пашка начал пощелкивать на счетах – раз, два, три... На черной дымящейся воде плавают головы, смотрят на нас и крякают. Неглубоко, пошейку. Косой отдувается, кряхтит: “ф-ух, ха-ра-шо... песочек...” Ледовик тоже говорит – “ф-о-шень карашо... сфешо”. А солдат барахтается, хрипит: “больно тепла вода, пустите маненько похолодней!” Все смеются. Отец подбадривает – “держись, Василья, не удавай!”. А Косой весело – “в пу... пуху сижу!”. Ледовика немцы его подбадривают, лопочут, народ на плоты ломится, будочник прибежал, все ахают, понукают – “ну-ка, кто кого?”. Пашка отщелкивает – “сорок одна, сорок две...” А они крякают и надувают щеки. У Косого волосы уж стеклянные, торчками. Слышится – ффу-у... у-ффу-у... “Что, Вася, – спрашивает отец, – вылезай лучше от греха, губы уж прыгают?” – “Будь-п-кой-ны-с, – хрипит Косой, – жгет даже, чисто на по... полке па... ппарюсь...” А глаз выпучен на меня, и страшный. Солдат барахтается, будто полощет там, дрожит синими губами, сипит – “го... готовьте... деньги... ффу... немец-то по... синел...”. А Пашка выщелкивает – “сто пятнадцать, сто шишнадцать...” Кричат – “немец посинел!”. А немец руку высунул и хрипит: “таскайте... тофольно ко-коледно...” Его выхватывают и тащат. Спина у него синяя, в полосках. А Пашка себе почокивает – сто шишдесят одна... На ста пятидесяти семи вытащили Ледовика, а солдат с Косым крякают. Отец уж топает и кричит: “сукин ты кот, говорю тебе, вылезай!..” – “Не-эт... до-дорвался... досижу до сорока костяшек...” Выволокли солдата, синего, потащили тереть мочалками. Пашка кричит – “сто девяносто восемь...”. Тут уж выхватили и Василь-Василича. А он отпихнулся и крякает – “не махонький, сам могу...”. И полез на карачках в дверку.

Крещенский вечер. Наши уехали в театры. Отец ведет меня к Горкину, а сам торопится на горы – поглядеть, как там Василь-Василич. Горкин напился малинки и лежит укутанный, под шубой. Я читаю ему Евангелие, как крестился Господь во Иордане. Прочитал – он и говорит:

– Хорошо мне, косатик... будто и я со Христом крестился, все жилки разымаются. Выростешь, тоже в ердани окунайся.

Я обещаю окунаться.

Б.Кустодиев «Зима. Крещенское водосвятие»
Изображение
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2789070Сообщение Lagunkel

Из письма Максима Горького Ромену Роллану 15 января 1924 г.
М.Горький. Полное собрание сочинений. Письма в 24 томах. Том 14. Письма. 1922 — май 1924. М.: Наука, 2009. с. 286.


Ехать в Россию я не собираюсь, хотя там, очевидно, кто-то ждет меня, и даже были расклеены афиши о моем участии в чествовании юбилея поэта Валерия Брюсова, который зачислил себя в коммунисты по мотивам, едва ли ясным даже ему самому и совершенно недоступным разуму его друзей.
Нет, в Россию я не еду, и все более чувствую себя человеком без родины, без отечества. Я даже склонен думать, что в России мне пришлось бы играть роль крайне странную, - роль врага всем и всему, и, при некоторой необузданности мыслей, слов, действий я встал бы там в смешную позицию человека, который бьет лбом в стену, безуспешно пытаясь разрушить ее, но не имея сил даже поколебать тяжелые камни пошлости.
Недавно я написал Вам длиннейшее письмо, полное жалоб и ругательств по адресу чудовищной родины моей. Я не послал это письмо, не желая вводить Вас в хаос возмущения моего. Хорошо и законно делиться с любимым человеком радостью, но нет смысла одарятьего горем твоим. Ведь каждый из нас обладает неисчислимыми сокровищами страданий. Вы, автор “Жан Кристофа” и “Клерамбо”, прекрасно знаете это.
Письмо было вызвано одной из трагических пошлостей, творимых
в России, - трагической пошлостью я именую то, - что Ян Гус назвал “sancta simplicitas”*.
Дело в том, что жена Ленина, человек по природе неумный, страдающий базедовой болезнью и, значит, едва ли нормальный психически,составила индекс контрреволюционных книг и приказала изъять их избиблиотек. Старуха считает такими книгами труды Платона, Декарта,Канта, Шопенгауэра, Спенсера, Маха, Евангелие, Талмуд, Коран, книги Ипполита Тэна, В. Джемса, Гефдинга,Карлейля, Метерлинка, Нитчше,О. Мирбо, Л. Толстого и еще несколько десятков таких же “контрреволюционных” сочинений.
Лично для меня, человека, который всем лучшим своим обязан книгам и который любит их едва ли не больше, чем людей, для меня - этохуже всего, что я испытал в жизни, и позорнее всего, испытанного когда-либо Россией. Несколько дней я прожил в состоянии человека, готового верить тем, кто утверждает, что мы возвращаемся к мрачнейшим годам средневековья. У меня возникло желание отказаться от русского подданства, заявив Москве, что я не могу быть гражданином страны, где законодательствуют сумасшедшие бабы. Вероятно, это былобы встречено смехом и, конечно, ничего не поправило бы. Я написал
трем “вельможам” резкие письма, но до сего дня не имею ответов от вельмож.

*святая простота

P.S.
Начала и не оторваться! ;] :-) :]74
https://imwerden.de/pdf/gorky_pss_pisma ... 9__ocr.pdf
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2789160Сообщение Lagunkel

Татьяна Толстая
ЧУЖИЕ СНЫ (из книги «Девушка в цвету»)

Петербург строился не для нас. Не для меня. Мы все там чужие: и мужчины, и женщины, и надменное начальство в карете ли, в мерседесе ли, наивно думающее, что ему хоть что-нибудь здесь принадлежит, и простой пешеход, всегда облитый водою из-под начальственных колес, закиданный комьями желтого снега из-под копыт административного рысака. В Петербурге ты всегда облит и закидан – погода такая. Недаром раз в год, чтобы ты не забывался, сама река легко и гневно выходит из берегов и показывает тебе кузькину мать.

Некогда Петр Великий съездил в Амстердам, постоял на деревянных мостиках над серой рябью каналов, вдохнул запах гниющих свай, рыбьей чешуи, водяного холода. Стеклянные, выпуклые глаза вобрали желтый негаснущий свет морского заката, мокрый цвет баркасов, шелковую зеленую гниль, живущую на досках, над краем воды. И ослепли.

С тех пор он видел сны. Вода и ее переменчивый цвет, ее обманные облики вошли в его сны и притворялись небесным городом, – золото на голубом, зеленое на черном. Водяные улицы – зыбкие, как и полагается; водяные стены, водяные шпили, водяные купола. На улицах – водянистые, голубоватые лица жителей. Царь построил город своего сна, а потом умер, по слухам, от водянки; по другим же слухам, простудился, спасая тонущих рыбаков.

Он-то умер, а город-то остался, и вот, жить нам теперь в чужом сне.
Сны сродни литературе. У них, конечно, общий источник, а кроме того, они порождают друг друга, наслаиваются, сонное повествование перепутывается с литературным, и все, кто писал о Петербурге, – Пушкин, Гоголь, Достоевский, Белый, Блок, – развесили свои сны по всему городу, как тонкую моросящую паутину, сетчатые дождевые покрывала. От бушующих волн Медного всадника и зелено-бледных пушкинских небес до блоковской желтой зари и болотной нежити – город все тот же: сырой, торжественный, бедный, не по-человечески прекрасный, не по-людски страшненький, неприспособленный для простой человеческой жизни.

Я непременно куплю в Питере квартиру: я не хочу простой человеческой жизни. Я хочу сложных снов, а они в Питере сами родятся из морского ветра и сырости. Я хочу жить на высоком этаже, может быть, в четвертом дворе с видом на дальние крыши из окна-бойницы. Дальние крыши будут казаться не такими ржавыми, какие они на самом деле, и прорехи покажутся таинственными тенями. Вблизи все будет, конечно, другое, потрепанное: загнутые ветром кровельные листы, осыпавшаяся до красного кирпича штукатурка, деревце, выросшее на заброшенном балконе, да и сам балкон с выставленными и непригодившимися, пересохшими до дровяного статуса лыжами, с трехлитровыми банками и тряпкой, некогда бывшей чем-то даже кокетливым.

Особенно хочется дождаться в питерской квартире поздней осени, когда на улице будет совершенно непереносимо: серые многослойные тучи, как ватник водопроводчика, сырость, пробирающая до костей, секущий, холодный ингер-манландский дождь, длинные лужи, глинистые скверы с пьяными. Потом ранняя, быстрая тьма, мотающиеся тени деревьев, лиловатый, словно в мертвецкой, свет фонарей и опасный мрак подворотен: второй двор, третий двор, ужасный четвертый двор, только не оглядываться.

Да, и еще длинные боковые улицы без магазинов, без витрин с их ложным, будто бы домашним уютом. Слепые темные тротуары, где-то сбоку простроченные глумящими, мокрыми, невидимыми деревьями, только в конце, далеко, в створе улицы – блеск трамвайного рельса под жидким, красным огнем ночного ненужного винного бара.

Кто не бежал, прижав уши, по такой страшной бронхитной погоде, кто не промокал до позвоночника, кто не пугался парадных и подворотен, тот не оценит животное, кухонное, батарейное тепло человеческого жилища. Кто не слышал, как смерть дует в спину, не обрадуется радостям очага. Так что, если драгоценное чувство живой жизни притупилось, надо ехать в Питер в октябре. Если повезет, а везет почти всегда – уедешь оттуда полуживой. Для умерщвления плоти хорош также ноябрь с мокрым, ежеминутно меняющим направление снеговым ветром, а если не сложилась осенняя поездка – отлично подойдет и март. В марте лед на реках уже не крепок, не выдержит и собаки, весь покрыт полыньями, проталинами, синяками, но дует с него чем-то таким страшным, что обдирает лицо докрасна за шестьдесят секунд, руки – за десять.

Непременно, непременно куплю себе квартиру в Питере, слеплю себе гнездо из пуха, слюны, разбитых скорлупок своих прежних жизней, построю хижину из палочек, как второй поросенок, Нуф-Нуф. Натаскаю туда всякой домашней дряни, чашек и занавесок, горшков с белыми флоксами, сяду к окну и буду смотреть чужие сны.

Окон в Питере никогда никто не моет. Почему – непонятно. Впервые я обратила на это внимание в конце восьмидесятых годов, когда началась перестройка. Ясно, что тогда телевизор было смотреть интереснее, чем выглядывать в окно: кого еще сняли?.. что еще разрешили?.. Потом интерес к политике угас, все сели, как завороженные, смотреть мыльные оперы, так что тут тоже стало не до ведер с мыльной водой. Потом жизнь поехала в сторону полного разорения, денег не стало, потолки осыпались на скатерти, а обои свернулись в ленты, и мыть окна стало как-то совсем неуместно. Кроме того, Питеру всегда была свойственна некоторая надменность, горькое презрение к властям всех уровней, от жэка до государя императора: если «они» полагают, что со мной можно так обращаться, то вот вам, милостивый государь, мое немытое окно, получите-с. Но возможны и другие объяснения: нежелание смотреть чужие сны, смутный протест против того, что куда ни повернись – всюду натыкаешься глазом на чужое, на неродное, на построенное не для нас. Или, потеряв статус столицы, Питер опустился, как дряхлеющая красавица? Или в ожидании белых, томительных ночей, выпивающих душу, жители копят пыль на стеклах, чтобы темней было спать? Или же это особое питерское безумие, легкое, нестрашное, но упорное, как бормотание во сне? Когда я осторожно спросила свою питерскую подругу, почему она не моет окон, она помолчала, посмотрела на меня странным взглядом и туманно ответила: «Да у меня вообще ванна в кухне…»

Эта была правда, ванна стояла посреди огромной холодной кухни, ничем не занавешанная, но в рабочем состоянии, при этом в квартире – естественно, коммунальной, – жило двенадцать человек, и, по слухам, мылись в этой ванной, не знаю уж как. И, наверно, это было как во сне, когда вдруг обнаруживаешь, что ты голый посреди толпы, и этого никак не поправить по каким-то сложным, запутанным причинам.

Как и полагается лунатикам, петербуржцы гуляют по крышам. Существуют налаженные маршруты, вполне официальные, и можно собраться небольшой группой и отправиться с небесным поводырем на экскурсию, перебираясь с дома на дом по каким-то воздушным тропам; есть и частные прогулки: через лазы, слуховые окна, чердаки, по конькам крыш, на страшной для бодрствующего человека высоте, но ведь они спят, и им не страшно. С высоты они видят воду, балконы, статуи, сирень, третьи и четвертые дворы, далекие шпили – один с ангелом, другой с корабликом, развешанное белье, колонны, пыльные окна, синие рябые кастрюли на подоконниках, и тот особенный воздух верхних этажей, то серый, то золотой, смотря по погоде, – который никогда не увидишь в низинах, у тротуаров. Мне кажется, что этот воздух всегда был, висел там, на семиэтажной высоте, висел еще тогда, когда города совсем не было, надо было только построить достаточно высокие дома, чтобы дотянуться до него, надо было только догадаться, что он плавает и сияет вон там, надо было запрокинуть голову и смотреть вверх.

Если не запрокидывать голову, то в Питере вообще нечего делать: асфальт как асфальт, пыль или лужи, кошмарные парадные, пахнущие кошками и человеком, мусорные баки, ларьки с кефиром «Петмол». Если же смотреть вверх, от второго этажа и выше, то увидишь совсем другой город: там еще живут маски, вазы, венки, рыцари, каменные коты, раковины, змеи, стрельчатые окна, витые колонки, львы, смеющиеся лица младенцев или ангелов. Их забыли, или не успели уничтожить мясники двадцатого века, гонявшиеся за людьми. Один, главный, все кружил по городу мокрыми октябрьскими вечерами, перепрятывался, таился, и в ночь на 25 октября, как нас учили в школе, заночевал у некоей Маргариты Фофановой, пламенной и так далее, а может быть, вовсе и не пламенной, – тут вам не Испания, – а обычной, водянистой и недальновидной дамы с лицом белым и прозрачным, как у всех, кто умывается невской водой. На рассвете, подкрепившись хорошим кофе и теплыми белыми булочками с вареньем из красной смородины, он выскользнул в дождевую мглу и побежал в Смольный: составлять списки жертв, прибирать к рукам то, что ему не принадлежало, ломать то, что не строил, сбивать лепнину, гадить в парадных, сморкаться в тюль, разорять чужие сны, а в первую очередь расстреливать поэтов и сновидцев. Хорошо ли ему спалось на пуховичках у Фофановой, или он весь извертелся, предвкушая мор и глад? Сладко ли спалось пламенной Маргарите, или же к ней приходил предзимний кошмар, суккуб с членами ледяными как ружейные стволы? Этого в школе не рассказывают, там вообще ничему важному не учат, – ни слова, например, о конструировании и размножении снов, а между тем, есть сон, в котором Маргарита, увидев, в свою очередь, другой сон, – какой, мне отсюда плохо видно, мешает угол дома, – тихо встает с лежанки, прихватив с собой подушку-думочку, – небольшую, размером как раз с лицо, тихо входит к похрапывающему, жуткому своему гостю и во имя всех живых и теплых, невинных и нежных, ни о чем не подозревающих, во имя будущего, во имя вечности плотно накладывает плотную, жесткую, бисерными розами вышитую подушечку на рыжеватое рыльце суккуба, на волосатые его дыхательные отверстия, насморочные воздуховоды, жевательную щель. Плотно-плотно накладывает, наваливается пламенным телом, ждет, пока щупальца и отростки, бьющиеся в воздухе, ослабеют и затихнут. И город спасен.

Никакие сны не проходят бесследно: от них всегда что-нибудь остается, только мы не знаем, чьи они. Когда на Литейном, в душном пекле лета, глаз ловит надпись на табличке в подворотне: «Каждый день – крокодилы, вараны, рептилии!» – что нужно об этом думать? Кто тут ворочался в портвейновом кошмаре, кто обирал зеленых чертей с рукава? Кто послал этот отчаянный крик и откуда – с привидевшейся Амазонки, с призрачного Нила, или с иных, безымянных рек, тайно связанных подземной связью с серыми невскими рукавами? И чем ему можно помочь?

Никому ничем нельзя помочь, разве что жить здесь, видеть свои собственные сны и развешивать их по утрам на просушку на балконных перилах, чтобы ветер разносил их, как мыльную пену, куда попало: на верхушки тополей, на крыши трамваев, на головы избранных, несущих, как заговорщики, белые флоксы – тайные знаки возрождения.
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2789346Сообщение Lagunkel

БУРАТИНО
Денис Драгунский
January 25, 2023

- А давай поселфимся? – сказала девушка

Она села рядом, плотно к нему придвинулась и достала телефон из сумочки.

Он почувствовал, какое у нее худое и жесткое плечо.

- Не надо, - сказал он.

Его звали Юлиан Игоревич, он был довольно известный актер, он приехал в этот город на один концерт, и как-то вдруг познакомился с этой девушкой. Честное слово, час назад ее вообще не было, час назад он еще раскланивался, спускался в зал и давал автографы, потом какие-то разговоры в гримерке, но вот уже минут десять сидел с ней гостиничном ресторане, пил легкий безалкогольный коктейль – он никогда не ужинал и практически не выпивал – а она уже пересела из кресла напротив на диван рядом с ним.

- Боитесь?

- Можно на «ты», - и он ее обнял за худую талию.

- Боишься? – засмеялась она. – Я же только для себя, на память. В Контактик не вывешу, честное слово.

- Все равно прошу тебя, не надо.

- Фу-фу-фу-фу… - она горячо задышала ему в ухо, и вдруг тихонько и остро коснулась его мочки языком.

Он обнял ее еще крепче. Через ребра чувствовалось, как у нее бьется сердце.

- Пойдем к тебе, - зашептала она. – Ты ведь меня любишь, да? Ты ведь в меня сразу влюбился, я же увидела. Я сидела в первом ряду, а ты на меня смотрел… Ух, как смотрел! У меня всё сразу горячо стало…

Юлиан Игоревич вспомнил, что да, правда, он ее заметил с первых минут концерта, и потом, когда принимал букеты и давал автографы, неизвестно зачем попросил ее подержать самый большой букет, и она ждала его у гримерки. Вот он, этот букет, лежит на свободном кресле.

- Любишь? – снова спросила она горячим шепотом прямо в ухо.

Юлиан Игоревич усмехнулся и сказал негромко, но отчетливо:

- Ты мне нравишься, да. Очень нравишься. Но…

- Но ты не будешь из-за меня разводиться? – подсказала она.

- Умница. И ты не будешь моей постоянной любовницей. Я не буду тайком приезжать к тебе сюда, а ты не будешь ездить ко мне в Москву… - и подвел черту вопросом: - Устраивает?

- Ф-ф-ф-вполне! – она снова горячо запыхтела ему в ухо.

Потом встала, взяла букет.

Он встал тоже, махнул рукой официанту:

- Запишите на мой номер. Четыреста восемь.

*
Всё было быстро и замечательно. Легко и просто. Темно, но не совсем. Она была очень стройная, гибкая, ловкая. Потом она сбегала в душ и засобиралась уходить.

- Оставайся ночевать, - сказал Юлиан Игоревич.

- Точно? – наивно спросила она.

Ему показалось, что в темноте он видит ее высоко поднятые брови

- Да, - ответил он несколько расслабленно. – Ты знаешь, я вдруг захотел заснуть с тобой рядом… и трогать тебя во сне, и чтобы проснуться с тобой вместе… и потом пойти завтракать… Ты мне в самом деле нравишься.

- У тебя, наверное, завтрак включен в стоимость, - сказала она. – А я как же?

- Пойдем в кафе.

- А не жалко? Что твой завтрак пропадет?

«Господи, - подумал Юлиан Игоревич, - ну зачем она говорит глупости? Что она за человек, вообще-то? Впрочем, какая разница…» А вслух сказал:

- Голодная не останешься. Ну, иди сюда скорее.

- Ура! Ура-ри-ру! – и она, скинув махровые гостиничные тапки, разбежалась и бросилась к нему в постель.

Номер был большой, было где пробежать пяток шагов.

*
Утром она вскочила, включила телевизор на полную громкость и захлопнула дверь ванной. Юлиан Игоревич открыл глаза. Опять закрыл. Вспомнил вчерашний вечер. Чуть было не заснул снова, но уж очень громко тараторила дикторша, вперемежку с шумом и стрельбой. Он окончательно проснулся. На экране горела африканская деревня. Люди метались между хижинами. Над ними с треском и пальбой летали вертолеты. Юлиан Игоревич повертел головой, ища пульт. Пульта не было рядом. Он встал, огляделся. Ага, на подоконнике. Он нажал «выкл», сразу стало тихо, и в этот момент он услышал шум спускаемой воды в унитазе, и через пять секунд – звук душа.

Юлиан Игоревич улыбнулся. Вот почему она включила телевизор – она просто не хотела, чтоб он слышал ее туалетные, так сказать, звуки. Как это смешно, и трогательно вместе с тем. Он снова улегся в постель. Она вышла из ванной, совершенно голая, с мокрой головой. Но у нее была очень короткая стрижка, так что ничего. Он впервые увидел ее на свету и подробно. Он вспомнил, что забыл, как ее зовут. Или вообще не знал, не спросил. Но уже теперь неловко было спрашивать. Поэтому он решил слегка схитрить, и всплеснул руками, и воскликнул:

- А кто это к нам пришел?

- Здрасьте! – сказала она тонким трескучим голоском. – Это Буратино! Такой маленький деревянный человечек! – и стала вертеться перед ним.

Она была невероятно худая. Ребра наружу. Груди как пупырышки. Плечи как шарниры. И вдобавок, как в свое время шутил Игорь Августович, папа Юлиана Игоревича, «ноги по бокам». То есть худые бедра с обеих сторон костистого таза, а между ними – несмыкаемый просвет. Юлиан Игоревич опустил туда взгляд, и увидел слегка подстриженный лобок, а внизу – сильно вылезают два розово-коричневых лепестка. Он вдруг почувствовал, что хочет ее так же нестерпимо, как в тринадцать лет хотел глянцевую фотомодель из «Плейбоя». У него в горле пересохло. Даже не смог позвать ее, а только рукой поманил.

Она, в точности как вчера, с разбегу прыгнула в постель.

Потом они завтракали в кафе.

Он коленом упирался в ее худое бедро.

- Слушай, - сказал он. – Давай я поменяю билет и продлю гостиницу…

- О! – серьезно сказала она. – Неужели? А как же твои предупреждения?

- Ладно тебе! Да, все мои предупреждения, - вздохнул он, - остаются в силе. Но еще один день можно.

- Нет, - сказала она и шепотом доверчиво добавила: - Живот болит.

- Прости, - ответно прошептал он, - Неужели я так сильно… тебе там… намял?

- Да нет! – она усмехнулась. – Вчера что-то не то съела. Прости, я в туалет сбегаю. А ты иди, тебе пора.

Она чмокнула его в щеку и убежала.

*
Через полгода он все-таки нашел её.

Он уже раз десять приезжал в этот недальний город, бродил по улицам, заходил в разные кафе, торчал в фойе того самого концертного зала, где выступал тогда – но встретил ее совершенно случайно. Просто на улице. Вернее, на набережной. Она покупала в киоске бутылочку воды без газа. Отвинтила пробку, попила из горлышка. Он смотрел на нее и все сильнее понимал, что не может жить без этой девочки, некрасиво худой, с костлявыми пальцами, жилистой шеей и кривоватыми ногами.

- Буратино! – позвал он.

Она обернулась.

- Вот и я, - сказал он.

- Ура-ри-ру! – она обняла его, поцеловала и спросила: - Зачем приехал?

- Пойдем сядем где-нибудь.

В кафе он долго, подробно и искренне рассказал ей, как тосковал без нее эти полгода, как не мог работать, как злился на себя, что не взял ее адреса, как мечтал, как вспоминал, как думал, решал и, наконец, решился. От нее нужно только одно слово. И он тут же, как говорят американцы, готов to start the ball rolling. Начать, так сказать, процесс перемены судьбы. Только одно слово. Даже можно без слов. Один кивок.

Она молчала.

- Ты пойми, - сказал он, сглотнув обиду. – Я тебе ничего не предлагаю. Хотя все мое будет твое, разумеется. Но не в том дело. Не думай, я не собираюсь тебя, как говорится, осчастливить… Я. Тебя. Прошу.

Она все равно молчала.

- Я тебя люблю! – сказал он. – Я никогда никого так не любил. А я ведь умею любить, я люблю любить, я много любил, но вот так – в первый раз, клянусь.

- Опять, - сказала она.

- Что опять?

- Ты опять говоришь о себе. Как ты без меня скучал, как кого-то любил, и все такое. На самом деле ты меня не любишь. Совсем. Вот, мы с тобой полсуток вместе пробыли, три раза это самое, а ты меня ни разу не спросил про меня. Кто я. Чем занимаюсь. Что люблю. Кем работаю, для начала.

Он прикусил губу. А ведь правда! Вот черт.

- Прости, - он опустил голову и даже покраснел. – Да, ты права… - и вдруг слегка возмутился: – Но, ведь, с другой стороны, это же не отдел кадров! Я же тебе не эйч-ар, а ты мне не соискатель! Прости, - вздохнул снова, улыбнулся, погладил ее по руке. – Я так в тебя влюбился, просто втрескался, мне не до расспросов было…

- А потом? – сказала она. – Ну да, когда на бабу залезаешь, не до вопросов… А потом? После всего? Когда я тебе, как положено, голову на плечо положила? Ты меня по головке гладил, и рассказывал… очень приятные вещи, кстати. Про театральное училище, про каких-то великих артистов, про маму с папой, и все такое… Но всё время про себя. И ни слова про меня. Ни вопросика.

- Ну, прости, извини, будь милосердна! – сказал он, схватил ее руку и немного картинно прижал к губам. – Расскажи о себе. Умоляю. Не отстану, пока всего не узнаю. Кто ты? Что ты любишь?

- Профессия у меня редкая и нужная, - сказала она. – Я пилот боевого вертолета. Я люблю свою работу. Обожаю работать реактивными снарядами по населенным пунктам. Я работала в Африке. Налететь звеном на деревню и сжечь ее к херам – это такой приход!

- Что? – спросил он.

- Лучше любого секса. Они там мечутся внизу, а ты их поливаешь сверху

- Ты шутишь? – он улыбнулся, все еще не отпуская ее руку.

- Ни капельки! – сказала она. – А еще кайф, когда надо кого-ни-то снять из снайперской винтовки. Вот, к примеру, - она облизнула губы, и он вспомнил ее сладчайший язычок, - к примеру, задача снять вон того кента в бежевом плаще. Ведешь его, вот ему осталось жить три секунды. Ну, пять. А он, мудак, думает, что вот, сейчас пообедаю, даже представляет, что будет жрать, а потом к бабе заеду, даже представляет, какие у нее ляжки… Да еще в бизнесе дела… Какая баба, какой обед, какой бизнес? Чудило! Ты уже покойник! И вот это самый-самый неземной приход и кайф…

- Поверю тебе на слово, - на всякий случай сказал он.

Она выдернула руку. Он выпрямился.

- А ты даже не спросил, как меня зовут, - сказала она.

- Как тебя зовут? – растерялся Юлиан Игоревич.

- Без разницы!

Она встала и пошла к выходу. Он не стал ее догонять.

*
Юлиан Игоревич доехал до вокзала, взял билет на проходящий «Сапсан». Билет был в вагон номер два. Он стоял на платформе и ни о чем не думал.

Вдали завиднелся поезд. Замедляя ход, он въезжал на станцию. Юлиану Игоревичу показалось, что это гусеница, которая обгрызает край листа. Или его собственный член, который вдвигается сами знаете куда. Или большеглазый добрый дракон, который его сейчас мягко возьмет зубами за шкирку – как кошка котенка – и унесет в небо.

Поэтому Юлиан Игоревич согнулся пополам, словно бы в пояс кланяясь дракону, и упал на рельсы.

Вскрытие показало, что это был обширный ишемический инсульт. То есть не самоубийство.
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2789493Сообщение Lagunkel

Я патриотам не грублю.
И русским патриотам — в частности.
Я родину — пиздец люблю,
Когда отечество в опасности.

Ведь если мирно спит народ
И каждый с каждым крепко дружен,
Патриотизм (ебись он в рот!)
И на ..уй никому не нужен.

Доярка, менеджер и панк
Живут себе, и жизни рады,
Пока чужой железный танк
Не ебанёт по ним снарядом.

Ну, тут, конечно, настаёт
Пиздец труду и жизни личной,
Страна огромная встаёт
И в смертный бой идёт привычно.

Ну да, народ у нас — говно.
С тупой уёбищною мордой,
Но в час лишений — всё равно
Он — героический и гордый.

Вот например, возьмём меня:
Уёбок, трус и алкоголик,
Но со страной случись хуйня —
Я полюблю её до колик!

Как тренированный барбос
С гранатой поползу под танки.
На амбразуру? Не вопрос!
Хотя, прикольней — на тачанке.

Враги ебут твою сестру?
Братан, звони мне на мобилу,
Я в порошок козлов сотру,
Чтоб, сука, неповадно было!

У школы — виселицы в ряд?
На них висят пенсионеры?
Пиндосам отомстит отряд
Борцов за Родину и Веру!

Враги ползут на наш редут?
Мы — грянем песню боевую,
И даже пидоры пойдут
На смерть в атаку штыковую!

И даже если взять блядей,
Которых много на Рублёвке,
У них для извергов-гостей
Всегда заряжены винтовки.

Банкир, еврей, антисемит,
Скинхед, риэлтор и шалава
Отпор дадут тебе, наймит,
И станет Родина — Державой!

Но это всё пока — мечты.
Без оккупанта и фашизма
Простые люди, я и ты
Чужды идей патриотизма.

Нам — похуй (ты меня прости)
Родной отчизны честь и совесть,
И спит на запасном пути
Наш заржавелый бронепоезд.

И ты — урод, и я — урод,
Таких как мы у нас немало,
Но мы — пиздец, какой народ,
Когда нам съездят по ебалу.

Орлуша
* * *
Изображение
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2790042Сообщение Lagunkel

Ольга Штерн
МИНЕТ - ПОКА ВАРИТСЯ КОФЕ

- Мама, что такое минет?
Меня этот вопрос застал врасплох.
А вы как бы почувствовали себя в такой ситуации?...
Дочке 14 лет. Субботнее утро. Она сидит в нашей малюсенькой, залитой солнцем столовой, ест любимую (не шучу) манную кашу, читает что-то по-русски… Идиллия. И вдруг такой вопрос.
Так, без паники. Надо выиграть время…
- Сейчас, кофе доварю и приду к тебе. Не хочу кричать.
Полторы минуты выиграла.
Что отвечать? Послать к папе? Это он у нас доктор. Причем здесь доктор? Тем более что он недавно анекдот на тему рассказывал, вся соль которого в том, что мальчикам и девочкам по разному объясняют (дают-берут). Не стоит осложнять ситуацию.
Посоветовать в словаре поискать? В каком? Даля? Нет такого слова у Даля. И вообще такого слова нет. Это французский сленг. Есть феллацио и кунилингус. Нам Ханга все объяснила.
Что у меня с кофе? Время еще есть.
Так. В моей родной психушке, нам приходилось проводить экспертизу. По заказам разнообразных организаций. Отказываться от такой "нагрузки" было не принято, но работу можно было сделать честно и добросовестно. Однажды принесли нам некоторый текст. С просьбой проверить, не порнография ли? Как текст назывался я не помню. Вроде: "Техника современного секса" Фотокопии. Текст и фотографии. Параллельно с такой же просьбой обратились в местный пединститут. Те не глядя постановили, что да - порнография. А мы мудрить стали, про критерии заговаривать, Про эротику вспомнили. А лейтенант, или кто он там был, пальцем в текст тычет и говорит: "А вот это слово разве на порнография?"
В то время у нас в лаборатории снимала комнатушку за перегородкой группа вычислительного центра. Не безвозмездно. Они нам результаты психологических обследований на компьютере обрабатывали. В 84-85 году.
А!
Девочки из ВЦ не удержались и приняли участие в обсуждении. Из соседней комнаты. Лейтенант аж побледнел. Конспиратор хренов.
А девочки кричат: "Какое там слово? Минет, что ли? Пусть сюда идет, мы ему разъясним."
Короче, мужика того, владельца и распространителя мы отстояли. Да и времена уже были не строгие. Начало перестройки.
О чем это я? Мне же отвечать надо. И тон правильный взять. Ханге хорошо, ее учили. Она профессионалка.
Стоп. А я кто? Я тоже крутая профессионалка. А профессия моя предусматривает прежде всего уточнение понятий и контекста.
Сколько у меня секунд осталось?
- Доченька, что ты читаешь? - Пять секунд.
- "Унесенные ветром", про Скарлет.
Так!. Не было там минета. Там была Гражданская война, Ку-клукс-клан и ханжество. Куклуксклановцы в публичный дом для конспирации пошли и от ханжества глаза закрывали. А минета там не было.
Снимаю кофе с огня.
- Доченька, прочти мне все предложение, чтобы я могла объяснить в связи с контекстом.
Была не была.
- "Минет много лет, прежде, чем Скарлет поймет…"
"Минет" поправляю я ударение, ставя его на первом слоге. Это глагол первого спряжения, совершенной формы. Неопределенная форма, или инфинитив - миновать. Обозначает это слово…
Дальше следует короткий, но занудный урок грамматики.
Чтобы неповадно было.
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2790112Сообщение Lagunkel

Чехов и нет ему конца
О ПРАВДЕ ЖИЗНИ, ПРАВДЕ ХАРАКТЕРОВ И ПРОЧ.


У Чехова есть рассказ «Месть женщины» (1884).
Сюжет: в чиновничьей, но не бедняцкой семье – там в гостиной стоит диван и горит камин – у мужа ночью разбаливается зуб («флюс и лихорадка»). Он посылает записку живущему поблизости доктору. То есть посылает слугу/служанку. Доктор долго не приходит. Флюс пухнет все сильнее, он бежит к другому врачу. Но через некоторое время приходит тот, первый врач, которого вызывали запиской. Жена объясняет ему, что муж побежал к другому доктору. Пришедший требует заплатить ему за то, что он всё же приехал. Жена говорит, что муж, пойдя к врачу, забрал с собой все деньги, и дома нет ни копейки. «Пошлите записку лавочнику!» (чтобы лавочник одолжил денег) ¬– говорит врач. Жена посылает слугу/служанку с запиской. Слуга приносит рубль. Врач возмущен: «Рубль возьмет мой лакей! А я беру десять!»
Эта женщина злится на врача и говорит ему (далее цитата):
- Доктор! Если бы у вас было сердце, если бы вы захотели понять… вы не стали бы мучить меня из-за этих денег… И без того много муки, много пыток.
Она сжала себе виски и словно сдавила пружину: волосы прядями посыпались на ее плечи…
- Страдаешь от невежды мужа… выносишь эту жуткую, тяжелую среду, а тут еще образованный человек позволяет себе бросать упрек. Боже мой! Это невыносимо!
Она пошатнулась и упала без чувств на его руки… Голова ее склонилась к нему на плечо.
- Сюда, к камину, доктор… – шептала она через минуту. – Поближе… Я вам всё расскажу… всё…
Через час доктор выходил из квартиры. Ему было и досадно, и совестно, и приятно… «Чёрт возьми… думал он, садясь в сани. - Никогда не следует брать с собой из дому много денег! Того и гляди, что нарвешься!»
Конец цитаты.

То есть эта мадам мало того, что трахнулась с доктором, она еще взяла с него денег. То есть повела себя не просто как распутная дамочка, которая изменяет мужу с первым встречным, но просто как самая настоящая <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>.
И доктор ей под стать.
***
Что здесь вызывает вопросы придирчивого читателя?
1. Как это могло случиться, что в небедной семье вдруг подчистую нет денег, «муж взял всё»?
2. Как она могла целый час заниматься сексом с незнакомым человеком, не зная точно, когда вернется муж? Он мог прийти в любой момент.
3. Да еще зимой, когда доктор (как описано в рассказе) в медвежьей шубе? Да и под шубой непременно сюртук, суконные брюки. Возможно даже подштанники. Ботинки. Надо же раздеться!
4. Как она могла заниматься сексом с доктором, когда в квартире слуга/служанка?

Возможно, впрочем, кое-что домыслить.
Додумать еще один, как бы молча подразумеваемый или скрываемый вариант. Привязав его к мыслям доктора «Того и гляди, что нарвешься!». На что доктор нарвался? Либо на то, что женщина выпросила у него денег или выманила шантажом – это как бы уже есть в рассказе.
Либо на то, что автор от нас скрывает: муж вернулся от дантиста и застал жену с доктором. Доктору пришлось откупаться деньгами, чтоб муж не позвал полицию (физически он мог это сделать: кликнуть слугу, схватить докторову шубу и штаны, запереть в кладовку). Доктору, как пишет Чехов, было «и досадно, и совестно, и приятно». Досадно – потому что он расстался примерно со ста рублями. Совестно – потому что его без штанов видели, вдобавок к женщине, еще ее муж и слуга. Ну а приятно, потому что он все-таки «успел» до прихода мужа. Но это уже натяжки и фантазии. Скорее всего, он просто дал ей денег… что называется, «по многим причинам и на всякий случай»

И последнее:
Неужели в 1884 году в России творилось такое всеобщее блядство? Муж ненадолго отлучился – и жена тут же ложится под доктора, чтобы не платить ему за визит? А доктор тоже хорош! Какая-то дамочка, которую он видит в первый раз, распускает кудри и падает ему на руки – и он тут же кладет ее на диван и трахает. А потом дает ей деньги. Ужас что такое! А если принять за истину наш домысел (что доктор заплатил мужу во избежание скандала) – то еще хуже: муж торгует своей честью и своей женой. Впрочем, такой сюжет тоже есть у Чехова (рассказ «На гвозде», 1883).
Кошмар!
Впору воскликнуть: «Не верю! Так не бывает!»

Д.Драгунский
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2790242Сообщение Lagunkel

10 февраля 1837 года умер от перитонита А.С.ПУШКИН

Перед смертью Пушкин выразил желание видеть священника.

Когда доктор Спасский спросил, кому он хочет исповедаться в грехах, Пушкин ответил: «Возьмите первого ближайшего священника». Послали за отцом Петром из Конюшенной церкви.

Священник был поражен глубоким благоговением, с каким Пушкин исповедовался и приобщался Святых Таинств. «Я стар, мне уже недолго жить, на что мне обманывать, — сказал он княгине Е.Н. Мещерской (дочери Карамзина). — Вы можете мне не поверить, но я скажу, что я самому себе желаю такого конца, какой он имел».

Вяземскому отец Петр тоже со слезами на глазах говорил о Христианском настроении Пушкина.

Данзасу Пушкин сказал: «Хочу умереть христианином».

Страдания Пушкина по временам превосходили меру человеческого терпения, но он переносил их, по свидетельству Вяземского, с «духом бодрости», укрепленный Таинством Тела и Крови Христовых.

С этого момента началось его духовное обновление, выразившееся прежде всего в том, что он действительно «хотел умереть Христианином», отпустив вину своему убийце.

«Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть. Прощаю ему и хочу умереть христианином», — сказал он Данзасу.

Утром 28 января, когда ему стало легче, Пушкин приказал позвать жену и детей.

«Он на каждого оборачивал глаза, — сообщает Спасский, — клал ему на голову руку, крестил и потом движением руки отсылал от себя».
Плетнев, проведший все утро у его постели, был поражен твердостью его духа. «Он так переносил свои страдания, что я, видя смерть перед глазами в первый раз в жизни, находил ее чем-то обыкновенным, нисколько не ужасающим».

Больной находил в себе мужество даже утешать свою подавленную горем жену, искавшую подкрепления только в молитве: «Ну-ну, ничего, слава Богу, все хорошо».

«Смерть идет, — сказал он наконец. — Карамзину!» Послали за Екатериной Андреевной Карамзиной.

«Перекрестите меня», — попросил он ее и поцеловал благословляющую руку.

На третий день, 29 января, силы его стали окончательно истощаться, догорал последний елей в сосуде.

«Отходит», — тихо шепнул Даль Арендту.

Но мысли Пушкина были светлы... Изредка только полудремотное забытье их затуманивало. Раз он подал руку Далю и проговорил: «Ну, подымай же меня, пойдем; да выше, выше, ну, пойдем».

Душа его уже готова была оставить телесный сосуд и устремлялась ввысь. «Кончена жизнь, — сказал умирающий несколько спустя и повторил еще раз внятно: Жизнь кончена... Дыхание прекращается». И осенив себя крестным знамением, произнес: «Господи Иисусе Христе».

«Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха, но я его не заметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: "Что он?" — "Кончилось", — ответил Даль.

Так тихо, так спокойно удалилась душа его. Мы долго стояли над ним молча, не шевелясь, не смея нарушить таинства смерти».

Так говорил Жуковский, бывший также свидетелем этой удивительной кончины, в известном письме к отцу Пушкина, изображая ее поистине трогательными и умилительными красками.

Он обратил особенное внимание на выражение лица почившего, отразившее на себе происшедшее в нем внутреннее духовное преображение в эти последние часы его пребывания на земле.

«Это не был ни сон, ни покой, не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу, не было тоже выражение поэтическое. Нет, какая-то важная, удивительная мысль на нем разливалась: что-то похожее на видение, какое-то полное, глубоко удовлетворенное знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: "Что видишь, друг?"».

Митрополит Анастасий (Грибановский). Последние часы жизни А. С. Пушкина

Изображение

Изображение


... ВЫ УЖЕ ДОГАДАЛИИСЬ - СЕГОДНЯ ДЕНЬ СМЕРТИ ПУШКИНА И ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПАСТЕРНАКА :D

Я помню чудное мгновенье:
Мело, мело по всей земле.
Как мимолетное виденье,
Свеча горела на столе.

В томленьях грусти безнадежной,
Как летом роем мошкара -
Звучал мне долго голос нежный,
Слетались хлопья со двора.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
На озаренный потолок -
И я забыл твой голос нежный,
Скрещенье рук, скрещенье ног.

Душе настало пробужденье
И падали два башмачка,
Как мимолетное виденье,
Как воск слезами с ночника.

И сердце бьется в упоенье,
И все терялось в снежной мгле -
И божество, и вдохновенье,
И та же свечка на столе…
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Аватара пользователя
Lagunkel
....
....
Сообщения: 4133
Зарегистрирован: 03 авг 2013, 22:12
Генотип: 3a
Откуда: Deutschland

Re: Что читаем?

Сообщение: # 2790331Сообщение Lagunkel

V.B. - гений современности

Есть в наших днях такая гнусность, где каждый ловкий графоман с искусством путает искусность - кто здесь Ерема, кто Фома ? Как распознать, где тут критерий, какие признаки фуфла ? И сколько нам плохих бактерий литература принесла ?
Где стиль, где вкус, какого чёрта распалась временная связь, где мэтры гамбургского счета, где семантическая вязь ?
К чему напрасные вопросы ? Эфир давно струит зефир, плевать на помпы и отсосы - шумит бежит Гвадалквивир.
Его струя светлей лазури, она впадает в Интернет, и нету лома против дури, никто сей чаши не минет.
Теперь совсем иные цели, какой Шекспир, какой Превер, бездарность вписана в бестселлер, верлибр опущен до плевел.
Что ж, спровоцируем стихию, стерилизуем смысл лексем, канонизируем Стихи.ру, кто был ничем, то станет всем.
Ломброзо здесь не проканает, бессмыслен мой политпросвет… Кич остальное доканает. Все будет так, исхода нет.
И все же, здесь не всё фатально, не так всё мрачно, как в душе. Литература не летальна, покуда мы ля фам шерше...
ГепС,3а
F4
25,4кПа
1-яПВТмай 13г.
Пегасис180,риб800
Фин.04.14
07.2014 возврат
2-я ПВТ-10.14Совальди+риб
Фин.08.04.15
УВО 7лет
3,5 кПа, F0-1


viewtopic.php?f=25&t=55656
Ответить

Вернуться в «Поговорим?»